Левша – человек, в качестве основной руки, пользующийся
левой. Казалось бы, что в этом такого, эка невидаль. Но раньше, в былые
времена, леворукость считалась чем-то плохим, а в Европе так вообще – признак
дьявола. Если человек "правша" – он всегда прав и честен.
"Левшу" же хорошо если определят как просто "неловкого".
Ведь "лево" даже в русском языке по большей части употребляется для обозначения
кучи нелицеприятных вещей: "сходить налево", "встать с левой
ноги", "как левая нога захочет", "левые деньги" и пр.
Или же из народных примет: правая ладонь чешется – к прибыли, левая – к убытку;
правый глаз чешется к смеху, левый – к слезам. Петр I даже
указ издавал, запрещающий левшам свидетельствовать в суде: «рыжим, кривым и
левшам свидетелями в судах не быть, понеже Бог шельму метит». С годами,
конечно, предубеждений поубавилось, стали выпускать товары, ориентированные
специально для левшей. А 13 августа 1992 года по
инициативе британского Клуба левшей мы отмечаем "Международный день
леворуких". В этот день устраивают разнообразные соревнования, участникам
которых нельзя пользоваться правой рукой.
Среди знаменитостей немало левшей: Гай Юлий Цезарь, Александр
Македонский, Уинстон Черчилль, Леонардо да Винчи, Альберт Эйнштейн, Гарри
Каспаров, Билл Гейтс, Леонардо да Винчи, Микеланджело, Людвиг Ван Бетховен, Вольфгант
Амадей Моцарт, Сергей Рахманинов, Сергей Прокофьев, Чарли Чаплин, Мэрилин Монро,
Джим Керри, Том Круз, Роберт Де Ниро, Анжелина Джоли, Мила Йовович, Брюс Уиллис,
Сильвестр Сталлоне, Аристотель, Фридрих Ницше, Франц Кафка, Ганс Христиан
Андерсен, Александр Пушкин, Лев Толстой, Владимир Даль, Льюис Кэрролл, Герберт
Уэллс, Марк Твен, Николай Лесков и многие другие. Но в преддверии праздника мы решили
поискать левшей в художественной литературе. Это было непросто, но с десяток,
все же, откопали.
Начнем, пожалуй с самого знаменитого левши – героя повести Николая
Лескова "Левша". Кстати, именно после выхода в свет этого
произведения у "левши" появился положительный образ, образ мастера и умельца.
Михаил Шолохов "Тихий Дон". В этом знаменитом романе-эпопее левшой был главный герой –
Григорий Мелехов:
"С детства Григорий был левшой. Он и ложку брал левой рукой и
крестился ею же. Жестоко бивал его за это Пантелей Прокофьевич, даже
ребятишки-сверстники прозвали его "Гришка-левша". Побои и ругань,
надо думать, возымели действие на малолетнего Гришку. С десяти лет вместе с
кличкой "левша" отпала у него привычка заменять правую руку левой. Но
до последнего времени он мог с успехом делать левой все, что делал правой. И
левая была у него даже сильнее".
Федор Михайлович Достоевский "Братья Карамазовы". Левша – мальчик по фамилии Смуров – младший товарищ Коли
Красоткина:
"За канавкой же, примерно
шагах в тридцати от группы, стоял у забора и еще мальчик, тоже школьник, тоже с
мешочком на боку, по росту лет десяти не больше или даже меньше того, – бледненький,
болезненный и со сверкавшими черными глазками. Он внимательно и пытливо
наблюдал группу шести школьников, очевидно его же товарищей, с ним же вышедших
сейчас из школы, но с которыми он видимо был во вражде. Алеша подошел и,
обратясь к одному курчавому, белокурому, румяному мальчику в черной курточке,
заметил, оглядев его:
– Когда я носил вот такой
как у вас мешочек, так у нас носили на левом боку, чтобы правою рукой тотчас
достать; а у вас ваш мешок на правом боку, вам неловко доставать.
Алеша безо всякой
предумышленной хитрости начал прямо с этого делового замечания, а между тем
взрослому и нельзя начинать иначе, если надо войти прямо в доверенность ребенка
и особенно целой группы детей. Надо именно начинать серьезно и деловито и так,
чтобы было совсем на равной ноге; Алеша понимал это инстинктом.
– Да он левша, – ответил тотчас же другой мальчик,
молодцоватый и здоровый, лет одиннадцати. Все остальные пять мальчиков уперлись
глазами в Алешу.
– Он и камни левшой
бросает, – заметил третий мальчик. В
это мгновение в группу как раз влетел камень, задел слегка мальчика-левшу, но
пролетел мимо, хотя пущен был ловко и энергически. Пустил же его мальчик за
канавкой.
– Лупи его, сажай в него, Смуров! – закричали все. Но Смуров (левша) и без того
не заставил ждать себя и тотчас отплатил: он бросил камнем в мальчика за
канавкой, но неудачно: камень ударился о землю. Мальчик за канавкой тотчас же
пустил еще в группу камень, на этот раз прямо в Алешу и довольно больно ударил
его в плечо. У мальчишки за канавкой весь карман был полон заготовленными
камнями. Это видно было за тридцать шагов по отдувшимся карманам его пальтишка".
"…Да нет, красивой она не
была. Обычная внешность: нос как нос, лоб как лоб… Глаза бы-ли яркими, да. И
тревожными, странническими: будто она всегда начеку, налегке, на взлете… Но в
нашей профессии до глаз дело не доходит. Нас снимают так, чтобы виден был трюк,
а не лицо. Лицо каскадера в кадре – это загубленный трюк.
Ты должен дублировать актера, чтоб зритель не заметил
подмены. И вот в этом она была гениальна! Тело у нее было безумно талантливое.
И сумасшедшая реакция: при обеих занятых руках успевала поймать падающий стакан
и поставить на место. Мне один знакомый, он физиолог, объяснял, что это люди
такие, переученные левши: у них другое распределение функций в полушариях
мозга. Название есть научное: ам-би-декст-ры".
Сергей Лукьяненко и Юлий Буркин "Остров Русь". Сразу два левши со
сказочными образами – Иван-дурак и Емеля:
"Расправившись с дровами и
потирая многочисленные синяки, Иван приблизился к перепуганному Емеле.
– Познакомься-ка с
моей левой рученькой! – крикнул Иван
и отвесил Емеле оплеуху.
Емеля охнул.
– Познакомься-ка и с
правой рученькой! – продолжил Иван.
Емеля ахнул. Потер горящие
как огонь щеки и удивленно констатировал:
– Левая рука у тебя
покрепче будет. Левша что ли?
– Левша, - смущенно
признался Иван. – Переученный,
правда...
– Так и я левша!
Недавние враги потупились.
– Ну что, разойдемся,
что ли?.. - предложил Иван.
– А может сперва поужинаем, богатырь? -
предложил Емеля".
Александр Дюма (отец) "Три мушкетёра". Атос (он же граф де Ла Фер) – амбидекстр (одинаково
владеющий как левой, так и правой рукой), хотя фехтовать предпочитает левой
рукой:
"Когда д'Артаньян подходил
к пустырю, находившемуся
подле монастыря, пробило полдень. Атос
ожидал его всего
пять минут -
следовательно, д'Артаньян был безукоризненно точен и самый строгий судья
в законах дуэли не имел бы повода упрекнуть его.
Атос, которому рана
причиняла еще тяжкую боль, хоть лекарь де Тревиля и наложил на нее свежую повязку, сидел
на камне и ожидал
противника, как всегда спокойный
и полный благородного достоинства.
Увидев д'Артаньяна, он встал и учтиво
сделал несколько шагов ему
навстречу. Д'Артаньян, со своей стороны, приблизился
к противнику, держа
шляпу в руке так,
что перо волочилось по земле.
– Сударь, – сказал Атос, – я послал за двумя моими
друзьями, которые и будут моими
секундантами. Но друзья эти еще не
пришли. Я удивляюсь
их опозданию: это не входит в их привычки.
– У меня секундантов нет, –
произнес д'Артаньян. – Я
только вчера прибыл в Париж, и у меня
нет здесь ни одного знакомого,
кроме господина де Тревиля, которому рекомендовал меня мой отец, имевший честь
некогда быть его другом.
Атос на мгновение
задумался.
– Вы знакомы только с
господином де Тревилем? – спросил он.
– Да, сударь, я знаком
только с ним.
– Вот так история!
– проговорил Атос,
обращаясь столько же к самому себе, как и к своему собеседнику. – Вот так история! Но если я вас
убью, я прослыву пожирателем детей.
– Не совсем так, сударь, – возразил д'Артаньян с поклоном,
который не был лишен достоинства. – Не совсем так, раз вы делаете
мне честь драться со мною, невзирая на рану, которая, несомненно, тяготит вас.
– Очень тяготит, даю вам слово. И вы причинили
мне чертовскую боль, должен признаться. Но я буду держать шпагу в левой руке, как
делаю всегда в подобных случаях. Таким
образом, не думайте,
что это облегчит
ваше положение: я одинаково свободно действую обеими руками.
Это создаст даже некоторое неудобство
для вас. Левша очень стесняет противника, когда тот не подготовлен к
этому. Я сожалею, что не поставил вас заранее в известность об этом
обстоятельстве".
"– Довольно, Каф,
перестань мучить ребенка... или я тебе...
– Или ты что? – спросил Каф, изумленный таким
вмешательством, – Ну, подставляй руку,
гаденыш!
– Я тебя так вздую,
что ты своих не узнаешь! – отвечал
Доббин на первую часть фразы Кафа, и маленький Осборн, захлебываясь от слез, с
удивлением и недоверием воззрился на чудесного рыцаря, внезапно явившегося на
его защиту. Да и Каф был поражен не меньше. Вообразите себе нашего блаженной
памяти монарха Георга III, когда он услышал весть о восстании
североамериканских колоний; представьте себе наглого Голиафа, когда вышел
вперед маленький Давид и вызвал его на поединок, - и вам станут понятны чувства
мистера Реджинальда Кафа, когда такое единоборство было ему предложено.
– После уроков, – ответствовал он, но сперва внушительно
помолчал и смерил противника взглядом, казалось, говорившим: "Пиши
завещанье и не забудь сообщить друзьям свою последнюю волю!"
– Идет! – сказал Доббин. – А ты, Осборн, будешь моим секундантом.
– Как хочешь, – отвечал маленький Осборн: его папенька,
видите ли, разъезжал в собственном экипаже, и потому он несколько стыдился
своего заступника.
И в самом деле, когда
настал час поединка, он, чуть ли не стыдясь, сказал: "Валяй, Слива!" – и никто из
присутствовавших мальчиков не издал этого поощрительного возгласа в течение
первых двух или трех раундов сей знаменитой схватки. В начале ее великий знаток
своего дела Каф, с презрительной улыбкой на лице, изящный и веселый, словно он
был на балу, осыпал своего противника ударами и трижды подряд сбил с ног
злополучного поборника правды. При каждом его падении раздавались радостные
крики, и всякий добивался чести предложить победителю для отдыха свое колено.
"Ну и вздует же меня
Каф, когда все это кончится", – думал юный Осборн, помогая своему защитнику
встать на ноги.
– Лучше сдавайся, – шепнул он Доббину, – велика беда лупцовка! Ты же знаешь, Слива,
я уже привык!
Но Слива, дрожа всем телом,
с раздувающимися от ярости ноздрями, оттолкнул своего маленького секунданта и в
четвертый раз ринулся в бой.
Не имея понятия о том, как
надо отражать сыпавшиеся на него удары, – а Каф все три раза нападал первый, не давая
противнику времени нанести удар, –
Слива решил перейти в атаку и, будучи левшой, пустил в ход именно левую руку,
закатив изо всех сил две затрещины: одну в левый глаз мистера Кафа, а другую в
его красивый римский нос.
На сей раз, к изумлению
зрителей, свалился Каф.
– Отменный удар,
клянусь честью! – сказал с видом
знатока маленький Осборн, похлопывая своего заступника по спине. - Двинь его
еще раз левой, Слива!
Левая рука Сливы до самого конца действовала без промаха.
Каф каждый раз валился с ног. На шестом раунде почти столько же человек вопило:
"Валяй, Слива!" - сколько кричало: "Валяй, Каф!" На
двенадцатом раунде наш чемпион, как говорится, совершенно скис и не знал, на
каком он свете: то ли ему защищаться, то ли нападать. Напротив, Слива был
невозмутим, точно квакер. Его бледное как полотно лицо, широко открытые
сверкающие глаза, глубоко рассеченная нижняя губа, из которой обильно струилась
кровь, придавали ему вид свирепый и ужасный, вероятно, наводивший страх ни на
одного зрителя. И тем не менее его бестрепетный противник готовился схватиться
в тринадцатый раз".
Колин Маккаллоу "Поющие в терновнике". Левшой была Мэгген Клири, или просто Мэгги – центральный
персонаж саги об австралийском семействе Клири, единственная дочь среди восьми сыновей.
"Самым тяжким грехом Мэгги
оказалось, что она – левша. Когда она впервые осторожно взялась за грифель на первом своем
уроке письма, сестра Агата обрушилась на нее, точно Цезарь на галлов.
– Положи грифель,
Мэгенн Клири! – прогремела она.
Так началось великое
сражение. Мэгги оказалась безнадежной, неизлечимой левшой. Сестра Агата вкладывала ей
в правую руку грифель, насильно сгибала пальцы должным образом, а Мэгги
недвижимо сидела над грифельной доской, голова у нее шла кругом, и она, хоть
убейте, не могла постичь, как заставить эту злосчастную руку исполнять
требования сестры Агаты. Она внутренне деревенела, слепла и глохла; бесполезный
придаток –
правая рука – так же мало повиновался
ее мыслям, как пальцы ног. Рука не слушалась, не сгибалась, как надо, и тянула
корявую строку не по доске, а мимо, и, точно парализованная, роняла грифель; и
что бы ни делала сестра Агата, эта правая рука не могла вывести букву «А». А
потом Мэгги потихоньку перекладывала грифель в левую руку и, неловко заслоня
доску локтем, выводила длинный ряд четких, будто отпечатанных прописных «А».
Сестра Агата выиграла сражение. Утром до уроков она стала
привязывать левую руку Мэгги к боку и не развязывала до трех часов дня, до
последнего звонка. Даже в большую перемену Мэгги приходилось есть свой завтрак,
ходить по двору, играть, не шевеля левой рукой. Так продолжалось три месяца, и
под конец она научилась писать правой, как того требовали воззрения сестры
Агаты, но почерк у нее навсегда остался неважный. Для верности, чтобы она не
вспомнила прежнюю привычку, левую руку ей привязывали к боку еще два месяца; а
потом сестра Агата собрала учеников на молитву, и вся школа хором
возблагодарила господа, который в премудрости своей направил заблудшую Мэгги на
путь истинный. Все чада господни пользуются правой рукой; левши же – дьяволово семя, тем
более, если они еще и рыжие".
"А я надел пижаму, халат и
свою дикую охотничью шапку и сел писать сочинение.
Беда была в том, что я
никак не мог придумать, про какую комнату или дом можно написать живописно, как
задали Стрэдлейтеру. Вообще я не особенно люблю описывать всякие дома и
комнаты. Я взял и стал описывать бейсбольную рукавицу моего братишки Алли. Эта рукавица
была очень живописная, честное слово. У моего брата, у Алли, была бейсбольная
рукавица на левую руку. Он был левша".
Lee-Ann
Комментариев нет:
Отправить комментарий